Станислав Говорухин

• Контакты
• Поиск
• Карта сайта

• События и новости
• Ваш вопрос - мой ответ
• Гостевая книга
•  

Каждый режиссер  должен выучится рисовать. Каким видишь будущий кадр? Как это объяснить соратникам – оператору, художнику? На пальцах?

Детство у меня было не рисовальным. Книжки, рыбалка, футбол, коньки, лыжи, потом девочки. Да и трудное детство – послевоенное. Краски и кисточку в руках не держал. Карандаш и тот – не всегда…

Режиссер, не умеющий рисовать, все равно рисует. А куда денешься? Как объяснишь?

Два кружочка, четыре палочки - человек. Можно рисовать и так. Все равно понятнее, чем на пальцах.

Труднее изобразить массовку. Но и тут можно выкрутиться.

Словом, я стал учиться рисовать. Во время лекций на полях конспекта стали появляться фигурки людей, профили,  голова соседки, затылок  впередисидящего. Иногда  получалось похоже. В рисунках узнавалась модель. Новое занятие увлекало, превратилось в привычку. Теперь не могу себя представить без ручки и листа бумаги. Или записной книжки, или просто книжки с чистыми полями. Что-то в них есть.  Понятно, это не Пушкин. Рисунки Александра Сергеевича  на полях его рукописей дышат неподражаемым очарованием, в них -  отблеск  гения.

Художником, разумеется, я не стал, но в своей профессии значительно продвинулся. Теперь я могу нарисовать любой кадр. Достаточно внятно и лаконично.

Став взрослым, как я жалел, что не учился в детстве музыке, рисунку, живописи, иностранным языкам. Ребенок, подросток все схватывает легко и удерживает в памяти прочно, на всю жизнь. А как я  мог всему этому научиться? Мать портниха – на ней вся семья: мы с сестрой, бабушкой, больной туберкулезом дед. Отец сгинул где-то в  Сибири году 37-м, 38-м. Он был донской казак. В этом была  вся его вина,  и одного  этого хватило, чтобы стереть человека в лагерную пыль.

Мучительно завидую человеку, который может вдруг сесть за рояль и сыграть  легкую мелодию, завидую тем, кто свободно чешет на иностранном (я-то взялся за языки, когда мне было  под сорок, и больших успехов не достиг). Белой завистью завидовал художнику, стоящему за мольбертом, - какое, наверное, высокое наслаждение испытывает он, когда что-то получается.

Мне и самому всегда хотелось взять кисти и краски. Я как бы чувствовал уже, что это мое, что у меня к этому есть  способности. Да все как-то не было повода, не подворачивался случай.

И вдруг такой случай подвернулся.

Это была весна  94-го, мне 58 лет. Сидели мы пили чай в мастерской художника  Шилова.

Александр Руцкой (бывший  вице-президент России, вчерашний  узник, только что выпущенный из Лефортово), кинорежиссер Сергей Бондарчук, Саша Шилов и я. Первые трое были художниками. У Бондарчука живопись была сильнейшим увлечением, он тратил на «писание» все свободное время, Руцкой в молодости увлекался и живописью, и ваянием, и архитектурой, про Шилова и говорить нечего.

С утра все трое собрались поехать на этюды.

-          Стас, поехали с нами, - сказал Руцкой.

-          А этюдник дадите?

Поехали мы  на следующее утро к берегу Москвы-реки у Николиной горы. Холод собачий. Выпили по рюмке. Руцкой выбрал пейзаж: холодные серые воды реки, песчаный  обрыв на том берегу, село, церковь. Довольно банальный вид, небо, как портянка. Руцкой стал устанавливать этюдник. Я посмотрел, как он это делает, стал раскладывать свой, чуть не сломал. Потом он выдавил краски на  палитру.  «Ага, значит, вот в таком порядке», - я сделал то же самое.

Теперь пейзаж. «Нет, это я не осилю. Как передать стальную рябь воды? А небо? Ни одного голубого пятнышка?» Решил я изобразить Руцкого. Не просто пейзаж, а фигура на первом плане, а рисунок - это уже привычное.. Название придумал сразу: «Узник на этюдах» Я уже  упомянул,  что бывшего   вице-президента только что выпустили из тюремной камеры.

Выглянуло солнце. На деревьях заиграли тени. Подъехали Бондарчук с  Шиловым. Сергей Федорович тут же набросился на пейзаж. Я и опомниться не успел, как этюд был готов. Бондарчук отошел на два шага, удовлетворенно посмотрел на него, сказал:

Все. Можно понести на рынок.

Шилов  долго стоял над работой  Руцкого.

-          Нет, Саша, это только подмалевок. Тебе надо приехать сюда еще раз, прописать детали,  поработать над цветом.

-          Настала очередь моего творения. Учитель окинул взглядом, удивленно посмотрел на меня.

-          Ты раньше рисовал?

-          Нет.

-          Врешь.

-          Рисовал, как все режиссеры.  Но  кисть держу в первый раз.

-          Врешь, Стас.

-          Клянусь.

-          Какие хорошие тени на деревьях.

Теперь-то я вижу, какие это тени. Не тени, а дупла, дыры. Но тогда мне казалось, что картинка получилась вполне.

Так я стал художником. Поехали мы с Шиловым на другой день в магазин, купили этюдник, краски, кисти, холсты, мастихины, уголь. Все лето я рисовал как проклятый. Такая это оказалась зараза - живопись. Ни читать, ни писать, ни смотреть телевизор не мог, с трудом дожидался рассвета и с головой – в работу. Учителя у меня не было, все постигал сам. Каждый день открывал Америку: смешаю голубой цвет  с желтым - получился зеленый. Боже, какое счастье! Я и до сих пор не знаю, какие краски считаются теплыми, какие -  холодными,  в каком  порядке их надо располагать на палитре. Ничего хорошего в этом, понятно, нет – азы  надо  зубрить  наизусть, иначе всю жизнь будешь изобретать велосипед. Я не учился  не от лени, думал – это мимолетное увлечение. А оказалось - на всю оставшуюся жизнь

К концу лета 94-го года я отправился в серьезное плавание. В прямом смысле. Поехали мы с друзьями вокруг Европы. На пароходе. Каждый день новая страна, новая столица. Жена с друзьями уходила в город, а я оставался на палубе и рисовал виды приморских городов. И так всю поездку.

Привез домой кучу этюдов, развесил на стенах, приходили гости, восхищались: «Смотри-ка! Как у настоящего мастера!» Мне и самому казалось, что я постиг кой-какие  тайны живописи. И вот тут я совершил непростительную глупость: стал дарить  друзьям свои «произведения». Они висят у них на стенах, иной раз на почетном месте, приходят гости, среди них и художники, смотрят. Говорят про себя: «А это что за мазня!» И они правы. Теперь-то и я пониманию, что то были ремесленные поделки. Стыд! Но что делать? Обратно не заберешь, не отдадут.

Прошло пять лет. Теперь я точно знаю: профессионального художника из меня не получится, тайны живописи мне не постигнуть. И, слава Богу. Зачем входить в чужой мир-лабиринт, когда ты и в своем мире, в своей профессии, ориентируешься весьма слабо. А есть еще один мир - это ты сам. Можешь ли ты с уверенностью сказать, что знаешь самого себя? Да ни в коем случае!

Человек – тайна. Даже для самого себя. Кто он? Каковы пределы его физических и умственных возможностей? На что он способен? Какими талантами наградил его Господь? Разгадывать эту тайну, познавать самого себя – веселое и полезное занятие. Теперь я знаю о себе больше, чем раньше. Мое увлечение пейзажной живописью приоткрыло мне глаза не только на окружающий мир, но и на самого себя. В первую очередь, на самого себя.